Логический анализ текста Камю А. "Бунтующий человек"

Введение 3

1. Философские предпосылки написания «Человека бунтующего» 4

3. Место «Человека бунтующего» в философской концепции А.Камю 11

Заключение 17

Список использованной литературы 19

Введение

Тема данного исследования – философия бунта А. Камю по произведению «Человек бунтующий».

Актуальность исследования заключается в том, что "Бунтующий человек" - одно из последних произведений Альбера Камю и вершина его философского творчества. Книга начата во время войны и закончена в начале 1951 года. "Роды долгие, трудные, и мне кажется, что ребенок будет уродцем", - писал Камю о работе над этой книгой. "Бунтующий человек" мгновенно вызвал целую бурю критики, полемика вокруг книги Камю не прекращалась долго. Писатель настроил против себя и левых и правых. Коммунисты его обвиняли в пропаганде террористических актов против советского руководства, в том, что он "поджигатель войны" и продался американцам. «Бунтующий человек» поссорил Камю с просоветски настроенными левыми интеллектуалами, но его поддержали антиавторитарные социалисты: анархисты и революционные синдикалисты.

Цель исследования – проанализировать философию бунта А. Камю.

Задачи исследования :

Изучить философские предпосылки написания «Человека бунтующего»;

Проанализировать содержание и философское значение «Человека бунтующего» для философии XXвека;

Выявить место «Человека бунтующего» в философской концепции А.Камю.

Объект исследования – произведение А. Камю «Человек бунтующий».

Предмет исследования - философия бунта А. Камю по произведению «Человек бунтующий».

1. Философские предпосылки написания «Человека бунтующего»

Искусство не является самоценным, это “творчество без завтрашнего дня”, приносящее радость реализующему себя художнику, занятому упорным созданием тленных произведений. Актер проживает одну за другой множество жизней на сцене, достоинством “абсурдной аскезы” писателя (и художника вообще) оказывается самодисциплина, “эффективная школа терпения и ясности”. Творец играет образами, создает миф, а тем самым и самого себя, поскольку между видимостью и бытием нет четкой границы.

Все рассуждения и зарисовки данного эссе резюмируются “мифом о Сизифе”. Если Ницше предложил утратившему христианскую веру человечеству миф о “вечном возвращении”, то Камю предлагает миф об утверждении самого себя – с максимальной ясностью ума, с пониманием выпавшего удела, человек должен нести бремя жизни, не смиряясь с ним – самоотдача и полнота существования важнее всех вершин, абсурдный человек избирает бунт против всех богов.

Ко времени завершения работы над “Мифом о Сизифе” у Камю уже накопились сомнения по поводу такого эстетического самоутверждения. Еще в рецензии на “Тошноту” Камю упрекал Сартра как раз за то, что бунт героя, Антуана Рокантена, свелся к “абсурдному творчеству”. В пьесе “Калигула” он фиксирует противоречие между абсурдом и простыми человеческими ценностями. Император Калигула из наблюдения “люди умирают и они несчастливы” сделал вполне приемлемые с точки зрения абсурда выводы и стал “бичом божьим”, “чумой”. Его антагонист в пьесе, Херея, убивает императора во имя человеческого стремления к счастью, но вынужден признать, что его выбор ничуть не более обоснован, чем злодеяния тирана. У “завоевателей” нет иной шкалы ценностей, кроме полноты переживания своих титанических усилий, но “все дозволено” годится тогда не только для облагороженных авантюристом Мальро, а и для реальных завоевателей, которые, как писал Камю еще в 1940 г., “изрядно преуспели, и на многие годы над истерзанной Европой, в краях, где не стало духа, нависло угрюмое безмолвие”. Вывод Камю в этом же эссе “Миндальные рощи” прямо противоположен эстетскому титанизму: “никогда больше не покоряться мечу, никогда более не признавать силу, которая не служит духу”. Ницше мог яростно обличать “каналью Сократа” в то время, когда высшие ценности оторвались от жизни и были опошлены мещанским лицемерием. Но сегодня именно эти ценности нуждаются в защите, когда эпоха угрожает отрицанием всякой культуры, а “Ницше рискует обрести такую победу, какой он и сам не желал”. Ницше был пророком этого “храброго нового мира”, Достоевский предсказывал появление цивилизации, “требующей сдирания кожи”, - Камю был не пророком, а очевидцем такой цивилизации, сделавшей ницшеанское “все дозволено” расхожей монетой.

Участие в Сопротивлении было поворотным пунктом в творчестве Камю. В “Письмах к немецкому другу” он сводит счеты с воображаемыми единомышленниками 30-х годов, объявившими, что в лишенном смысла мире допустимо сделать идола из нации, “расы господ”, призванной повелевать миллионами рабов. Такое мифотворчество вполне допустимо, из абсурда можно вывести и необходимость посвятить всю жизнь лечению прокаженных, и заполнению людьми лагерных печей. Совесть можно объявить химерой, дух – ложью, насилие превознести как героизм.

Многие интеллектуалы вынуждены были переоценить значимость блестящих афоризмов Ницше. Когда Камю в подполье писал “Письма немецкому другу”, эмигрант Томас Манн призывал интеллектуалов поставить крест на утонченном имморализме, сыгравшем свою роль в подготовке нигилизма “железа и крови”: “Время заострило нам совесть, показав, что у мысли есть обязательства перед жизнью и действительностью, обязательства, которые очень скверно исполняются, когда дух совершает харакири ради жизни. Есть спектакли в мышлении и литературе, впечатляющие нас меньше, чем прежде, кажущиеся скорее тупыми и кощунственными. Дух явно вступает сегодня в нравственную эпоху, эпоху нового нравственного и религиозного различения добра и зла”. Теперь бунт должен быть направлен прежде всего против той мифологии, которая несет с собою “грязный ужас и кровавую пену”. Интеллектуальный забавы “философии жизни”, хайдеггеровская экзальтация по поводу “бытия-к-смерти” и аутентичного выбора трансформировались в политические лозунги. Защищать ценности духа с помощью нигилистической философии невозможно. Но и принять какую-либо догматически установленную систему ценностей Камю не может – светский гуманизм, с его точки зрения, безосновен. В эссе “Загадка” Камю говорит о “верности свету”, о принадлежности к “недостойным, но верным сынам Греции”, находящим силы претерпеть и наш ошалевший от нигилизма век. Миром управляет не бессмыслица, а смысл, но его трудно расшифровать – ключом к этому ускользающему смыслу является бунт.

Альбер Камю - один из самых известных философов и писателей, теории которого нашли свое применение во многих практических программах и формирующихся идеологиях. Работы Камю при жизни автора были переизданы несколько раз и получили невероятную популярность в определенных кругах. В 1957 году за свои литературные достижения прозаик был удостоен Нобелевской премии.

«Бунтующий человек», несмотря на внушительный объем, по своей структуре является скорее эссе, чем трактатом, описывающим историческую предрасположенность человека к любому виду бунта и противостояния.

Взяв за основу концепции Эпикура, Лукреция, Гегеля, Бретона и Ницше, Камю выводит на их основе собственную теорию свободы человека.

Произведение получило довольно большую известность в кругах лиц, являющихся приверженцами экзистенциализма и его разновидностей.

Биография

Альбер Камю родился 7 ноября 1913 года в Алжире, в семье эльзасца и испанки. С детства, еще в дошкольном возрасте, Камю был вынужден выполнять самую разную работу, чтобы помогать семье выживать. Труд разнорабочего плохо оплачивался, и поэтому мать принимает решение отдать сына в начальную школу. Камю обнаруживает поразительную тягу к знаниям и демонстрирует недюжинные способности. Педагоги отмечают врожденный талант Альбера и убеждают его мать разрешить сыну учиться дальше. Луи Жермен, один из учителей школы, в которой обучался Камю, не только лично подготовил его к вступительным лицейским экзаменам, но и помогал мальчику финансово, добившись назначения стипендии для Альбера и оплачивая его текущие расходы из собственного кармана.

Ранние годы

В 1932 году Альбер Камю поступает в Алжирский университет, где большое внимание уделяет изучению теоретической психологии и философии, а также становится слушателем лекций по культурологии, эстетике и истории. Полученные знания подтолкнули юного философа к созданию собственных произведений в дневниковой форме. В дневники Камю записывал личные наблюдения, анализы различных философских концепций, попутно пытаясь разработать на их основе свою.

Не обошел молодой Камю стороной и политику, успев побывать активным членом нескольких политических партий. Однако же к 1937 году он окончательно разочаровывается в псевдоразнообразии политических взглядов и принимает для себя установку, гласящую, что человек везде будет являться лишь самим собой, вне зависимости от идеологических, расовых или половых различий.

Философия

Альбер Камю в «Бунтующем человеке» определял себя как мыслителя, не относя свои убеждения ни к какой из существующих философских концепций. Отчасти философия писателя все же депрессивна, но сам литератор считал это следствием продолжительной болезни и тяжелого детства и никак не связывал это с современными модными в образованном обществе тенденциями к искусственной меланхолии и духовному упадку.

«Мировой абсурд» Камю принимает как данность, не ища в своих работах способов избавиться от него. В «Бунтующем человеке» Камю кратко излагает теорию бессмысленности многих действий человека, которые лишь усложняют его и без того недолгую и не слишком радостную жизнь.

Написание книги

Вернувшись зимой 1950 года в Париж, Камю поселился на своей старой квартире, пытаясь привести в порядок собственные взгляды относительно человеческой психологии. Прежняя отрывочная концепция, ранее используемая писателем, больше не удовлетворяла его. Камю желал чего-то большего, чем просто анализ, ему хотелось выяснить сокровенные, подсознательные причины различных типов человеческого поведения. К началу февраля 1950 года Камю был готов к изложению своих пока еще формирующихся взглядов на бумаге. Составив подробный план, в который он часто вносил коррективы, писатель приступил к работе.

Философия Камю в «Бунтующем человеке» носила ярко выраженный характер экзистенциализма. Литератор долгое время не решался признать подобную сторону своих убеждений, все же позиционируя пишущееся эссе как «неоэкзистенциализм».

В марте 1951 года Альбер Камю заканчивает работу над черновым текстом книги. После нескольких месяцев доработки философ принимает решение опубликовать некоторые главы в журналах, чтобы оценить реакцию мыслящих слоев общества на его новую работу. Успех глав о Фридрихе Ницше и Лотреамоне был столь ошеломителен, что Камю немедленно относит полный текст эссе в издательство «Галлимар».

О чем книга?

Философ полагает, что бунт - есть естественная реакция на странности и абсурдность бытия, вызываемая сильной концентрацией этих явлений в жизни того или иного индивидуума. Пробуждаясь, подсознание активирует самосознание человека, что приводит к его желанию изменить действительность.

Анализ «Бунтующего человека» Камю показывает, что цель бунта - не разрушение, а созидание нового, изменение существующего порядка к лучшему, превращение хаоса в упорядоченную, понятную человеческому разуму систему.

Основная идея

Развивая концепцию бунта в сознании человека, философ выделяет три вида сопротивления, происходящих в подсознании человека.

• Метафизический бунт. В «Бунтующем человеке» Камю сравнивает этот вид сопротивления с враждой раба и господина. Несмотря на ненависть к хозяину, раб не только признает его существование, но и соглашается с отведенной ему социальной ролью, что уже делает его проигравшим. Метафизический бунт - есть бунт индивидуальный, личный бунт каждого человека против социума.
• Исторический бунт. К этому виду относятся абсолютно все предпосылки восстаний, целью которых было установление свободы и справедливости. Исторический бунт весьма схож с моральными требованиями и голосом совести каждого человека. В «Бунтующем человеке» Камю выражает позицию человека, также осуществляющего подобное восстание самим фактом написания этого эссе.
• Бунт в искусстве. Этот вид сопротивления рассматривается Камю как вид полной свободы самовыражения человека в определенных «разрешенных» рамках. С одной стороны, творческой видение отрицает реальность, но с другой стороны, оно лишь ее трансформирует в приемлемую для творящего форму, так как человек не может создать то, чего никогда не было в общемировом сознании.

Взглянув на краткое содержание «Бунтующего человека» Альбера Камю, можно с уверенностью сказать, что единственной основной мыслью произведения был лишь тезис о том, что любой бунт бесполезен из-за слишком большого количества затрачиваемых на него усилий, а также невероятно малой продолжительности человеческой жизни.

Критика

Чтобы уберечь свою работу от бессмысленной или злостной критики, Камю неоднократно замечал в тексте эссе, что не является настоящим, профессиональным философом, а по сути, просто издал книгу рассуждений о психологии человека.

Основная масса критических замечаний от коллег по перу пришлась на те главы произведения Камю, где он описывал понятийный анализ. Философы считали, что Альбер не дает точных определений различным психологическим явлениям и уж тем более неточно описывает концепции мыслителей прошлого, изменяя цитаты древних ораторов в свою пользу, подгоняя их под собственные воззрения на теорию свободы человека.

Однако, несмотря на большое количество неточностей и изъянов книги Камю «Бунтующий человек», критики отмечали новаторство мысли, уникальность изложенной авторской концепции и детальный анализ природы человеческого сопротивления.

Философы, относящие себя к традиционной, академической школе, отмечали высокую интуитивность рассуждений Камю, которым часто не хватает логического обоснования.

Признание

Популярность «Бунтующего человека» Камю оказалась совсем не такой, какую ожидал автор. Оказалось, что для большинства молодых людей, увлекающихся философией, книга стала не своеобразной энциклопедией человеческих чувств, а скорее модным атрибутом, обозначающим принадлежность владельца к особой касте экзистенциалистов-интеллектуалов, для которых были характерны депрессивные настроения.

«Бунтующий человек» Камю породил субкультуру экзистенциализма, дав пищу для ума тысячам молодых людей, признавших Альбера своим лидером и собиравшихся в особых кафе, где потолок и стены были завешены черной тканью. Подобные кафе служили прибежищем исключительно для сторонников «депрессивной философии отчуждения». Сам автор презрительно отзывался о молодых людях, прожигающих свою жизнь в бессмысленных печальных мыслях вместо того, чтобы принять окружающую действительность и научиться жить в ней.

В России

«Бунтующий человек» Камю вышел сразу в нескольких российских издательствах в конце восьмидесятых годов. Наряду с работами множества других философов запада работы Альбера Камю были тепло приняты отечественными культурологами и психологами.

Издание «А. Камю «Бунтующий человек» (М., 1990), ставшее самой популярной публикацией философа на русском языке, включало в себя не только его эссе, но также часть дневниковых записей и полные тексты записных книжек периода 1951-1959 годов.

"Бунтующий человек" - произведение многослойное, трудное для понимания и интерпретации. Кратко можно сказать так: Камю стремится понять, как человек и человечество становятся способными к убийствам, войнам, через какие идеи и концепции осуществляется их оправдание.

Камю напоминает о результатах, достигнутых им в философии абсурда. Поскольку человечество поднаторело как в осуждении, так и в защите ("когда это нужно, неизбежно" и т.д.) войн и убийств, следует признать, что существующая этика не дает однозначного логически обоснованного решения проблемы. Отказ от самоубийства в философии абсурда косвенно свидетельствовал, что можно привести и доводы против убийства. Но вопрос все же оставался непроясненным. Теперь, в "Бунтующем человеке", он был поставлен в повестку дня. Отталкиваясь от философии абсурда, утверждает Камю, мы пришли к тому, что "первая и единственная очевидность", которая дается в опыте абсурда - это бунт.

"Бунтующий человек" - первая тема рассматриваемого сочинения Камю. "Это человек, говорящий "нет". Но, отрицая, он не отрекается: это человек, уже первым своим действием говорящий "да"". Бунт римского раба, внезапно отказавшегося подчиняться господину, самоубийство русских террористов на каторге из протеста против издевательства над товарищами по борьбе - примеры, из анализа которых Камю делает вывод: "В опыте абсурда страдание индивидуально. В бунтарском прорыве оно приобретает характер коллективного существования. Оно становится общим начинанием... Зло, испытанное одним человеком, становится чумой, заразившей всех. В наших повседневных испытаниях бунт играет такую же роль, какую играет "cogito" в порядке мышления: бунт является первой очевидностью. Но эта очевидность извлекает индивида из его одиночества, она является тем общим, что лежит в основе первой ценности для всех людей. Я бунтую, следовательно, мы существуем"".

Камю разбирает вопрос о "метафизическом бунте". "Метафизический бунт - это восстание человека против своего удела и всего мироздания. Этот бунт метафизичен, поскольку оспаривает конечные цели человека и вселенной". Значение метафизического бунта велико. Сначала бунт не посягает на устранение Бога. Это только "разговор на равных". "Но речь идет не о куртуазной беседе. Речь идет о полемике, воодушевляемой желанием взять верх". Камю прослеживает этапы метафизического бунта - постепенно возникающие в философии тенденции "уравнивания" человека с Богом. Затем у Камю следует анализ тех форм бунта и тех "исследований" бунта, которые разбираются на примерах творчества маркиза де Сада, Достоевского (он признан одним из лучших исследователей "мятежного духа"), Ницше, сюрреалистической поэзии. Основное содержание книги - это анализ тех форм бунта, которые в XIX и XX в. переросли в сокрушительные по своим последствиям революции. Камю подходит к "историческому бунту" отнюдь не как историк и не как философ истории. Его более всего интересует, какие умонастроения и идеи толкали (и толкают) людей к цареубийству, революционной смуте, к террору, войнам, массовому уничтожению иноплеменников и соплеменников. Философским и социально-политическим идеям приписывается поистине решающая роль в этих процессах. Философия Гегеля и гегельянцев, словом, разновидности "немецкой идеологии" и на германской, и на "германизированной" русской почве XIX в. внимательно исследуются как идейные предпосылки разрушительных революционных бунтов. Специальное внимание уделено Белинскому, Герцену, русским нигилистам 60-х годов, теоретику анархизма Бакунину, народнику Нечаеву. Главка "Разборчивые убийцы" анатомирует историю и идеологию российского терроризма XIX и XX в. Анализируется и марксизм, в том числе и его восприятие на русской почве. "Бунт и революция" - это тема остается для Камю стержневой на протяжении всего его анализа. Связь между ниспровержением принципов, революционным потрясением устоев и уничтожением людей представляется автору "Бунтующего человека" несомненной. "Революция в области принципов убивает Бога в лице его наместника. Революция XX в. убивает то, что осталось божественного в самих принципах, и освящает, таким образом, исторический нигилизм".

Камю усматривает сходство между фашизмом и коммунизмом, хотя и принимает во внимание различия между ними. Но сходство есть, и оно проистекает в конечном счете из ложной философии истории, из призыва к бунту. "Фашизм желал учредить пришествие ницшеанского сверхчеловека. И тут же понял, что если Бог существует, он может быть кем угодно и чем угодно, но прежде всего - владыкой смерти. Если человек хочет стать Богом, он должен присвоить себе право на жизнь и смерть других. Но, сделавшись поставщиком трупов и недочеловеков, он сам превратился не в Бога, а в недочеловека, в гнусного прислужника смерти. Рациональная революция в свою очередь стремится реализовать предсказанного Марксом всечеловека. Но стоит принять логику истории во всей ее тотальности, как она поведет революцию против ее собственной высокой страсти, начнет все сильней и сильней калечить человека и в конце концов сама превратится в объективное преступление".

Несмотря на жесткую критичность в отношении бунта и революции, Камю воздает должное бунту и революционности, поскольку они порождены человеческим уделом. И следовательно, несмотря на величайший риск и опасности, бунтарству следует пройти через самокритику и самоограничения. "...Революционный дух Европы может в первый и последний раз задуматься над своими принципами, спросить себя, что за отклонение толкает его к терроризму и войне, и вместе с целями бунта обрести верность самому себе". Заключительные страницы "Бунтующего человека" вряд ли убедительны. Блестяще развенчав бунтующее, революционаристское, нигилистическое сознание и действие, Камю пытался внушить своему читателю, что возможны "истинный бунт" и "новый революционаризм", свободные от разрушительных последствий. И все-таки вера в человека, принявшего на себя "риск и трудности свободы", точнее, вера в миллионы одиночек, "чьи творения и труды каждодневно отрицают границы и прежние миражи истории" - вот о чем говорил в последних своих работах выдающийся писатель и незаурядный философ Альбер Камю.

Альбер Камю

Бунтующий человек

ЖАНУ ГРЕНЬЕ

И сердце

Открыто отдалось суровой

Страдающей земле, и часто ночью

В священном мраке клялся я тебе

Любить ее бестрепетно до смерти,

Не отступаясь от ее загадок

Так я с землею заключил союз

На жизнь и смерть.

Гелъдерлт «Смерть Эмпедокла»

ВВЕДЕНИЕ

Есть преступления, вызванные страстью, и преступления, продиктованные бесстрастной логикой. Чтобы различить их, уголовный кодекс пользуется удобства ради таким понятием, как «предумышленность». Мы живем в эпоху мастерски выполненных преступных замыслов. Современные правонарушители давно уже не те наивные дети, которые ожидают, что их, любя, простят. Это люди зрелого ума, и у них есть неопровержимое оправдание - философия, которая может служить чему угодно и способна даже превратить убийцу в судью. Хитклиф, герой «Грозового перевала», готов уничтожить весь шар земной, лишь бы только обладать Кэтти, но ему бы и в голову не пришло заявить, что такая гекатомба разумна и может быть оправдана философской системой. Хитклиф способен на убийство, но дальше этого его мысль не идет. В его преступной решимости чувствуется сила страсти и характера. Поскольку такая любовная одержимость - явление редкое, убийство остается исключением из правила. Это что-то вроде взлома квартиры. Но с того момента, когда по слабохарактерности преступник прибегает к помощи философской доктрины, с того момента, когда преступление само себя обосновывает, оно, пользуясь всевозможными силлогизмами, разрастается так же, как сама мысль. Раньше злодеяние было одиноким, словно крик, а теперь оно столь же универсально, как наука. Еще вчера преследуемое по суду, сегодня преступление стало законом.

Пусть никого не возмущает сказанное. Цель моего эссе - осмыслить реальность логического преступления, характерного для нашего времени, и тщательно изучить способы его оправдания. Это попытка понять нашу современность. Некоторые, вероятно, считают, что эпоха, за полстолетия обездолившая, поработившая или уничтожившая семьдесят миллионов человек, должна быть прежде всего осуждена, и только осуждена. Но надо еще и понять суть ее вины. В былые наивные времена, когда тиран ради вящей славы сметал с лица земли целые города, когда прикованный к победной колеснице невольник брел по чужим праздничным улицам, когда пленника бросали на съедение хищникам, чтобы потешить толпу, тогда перед фактом столь простодушных злодейств совесть могла оставаться спокойной, а мысль ясной. Но загоны для рабов, осененные знаменем свободы, массовые уничтожения людей, оправдываемые любовью к человеку или тягой к сверхчеловеческому, - такие явления в определенном смысле просто обезоруживают моральный суд. В новые времена, когда злой умысел рядится в одеяния невинности, по странному извращению, характерному для нашей эпохи, именно невинность вынуждена оправдываться. В своем эссе я хочу принять этот необычный вызов, с тем, чтобы как можно глубже понять его.

Необходимо разобраться, способна ли невинность отказаться от убийства. Мы можем действовать только в свою эпоху среди окружающих нас людей. Мы ничего не сумеем сделать, если не будем знать, имеем ли право убивать ближнего или давать свое согласие на его убийство. Поскольку сегодня любой поступок пролагает путь к прямому или косвенному убийству, мы не можем действовать, не уяснив прежде, должны ли мы обрекать людей на смерть, и если должны, то во имя чего.

Нам важно пока не столько докопаться до сути вещей, сколько выяснить, как вести себя в мире - таком, каков он есть. Во времена отрицания небесполезно определить свое отношение к проблеме самоубийства. Во времена идеологий необходимо разобраться, каково наше отношение к убийству. Если для него находятся оправдания, значит, наша эпоха и мы сами вполне соответствуем друг другу. Если же таких оправданий нет, это означает, что мы пребываем в безумии, и у нас есть только один выход» либо соответствовать эпохе убийства, либо отвернуться от нее. Во всяком случае, нужно четко ответить на вопрос, поставленный перед нами нашим кровавым многоголосым столетием. Ведь мы и сами под вопросом. Тридцать лет тому назад, прежде чем решиться на убийство, люди отрицали многое, отрицали даже самих себя посредством самоубийства. Бог плутует в игре, а вместе с ним и все смертные, включая меня самого, поэтому не лучше ли мне умереть? Проблемой было самоубийство. Сегодня идеология отрицает только чужих, объявляя их нечестными игроками. Теперь убивают не себя, а других. И каждое утро увешанные медалями душегубы входят в камеры-одиночки: проблемой стало убийство.

Эти два рассуждения связаны друг с другом. Вернее, они связывают нас, да так крепко, что мы уже не можем сами выбирать себе проблемы. Это они, проблемы, поочередно выбирают нас. Примем же нашу избранность. Перед лицом бунта и убийства я в этом эссе хочу продолжить размышления, начальными темами которых были самоубийство и абсурд.

Но пока что это размышление подвело нас только к одному понятию - понятию абсурда. Оно, в свою очередь, не дает нам ничего, кроме противоречий во всем, что касается проблемы убийства. Когда пытаешься извлечь из чувства абсурда правила Действия, обнаруживается, что вследствие этого чувства убийство воспринимается в лучшем случае безразлично и, следовательно, становится допустимым. Если ни во что не веришь, если ни в чем не видишь смысла и не можешь утверждать никакую ценность, все дозволено и ничто не имеет значения. Нет доводов «за», нет доводов «против», убийцу невозможно ни осудить, ни оправдать. Что сжигать людей в газовых печах, что посвящать свою жизнь уходу за прокаженными - разницы никакой. Добродетель и злой умысел становятся делом случая или каприза.

И вот приходишь к решению вообще не действовать, а это означает, что ты, во всяком случае, миришься с убийством, которое совершено другим. Тебе же остается разве что сокрушаться о несовершенстве человеческой природы. А почему бы еще не подменить действие трагическим дилетантизмом? В таком случае человеческая жизнь оказывается ставкой в игре. Можно, наконец, замыслить действие не совсем бесцельное. И тогда, за неимением высшей ценности, направляющей действие, оно будет ориентировано на непосредственный результат. Если нет ни истинного, ни ложного, ни хорошего, ни дурного, правилом становится максимальная эффективность самого действия, то есть сила. И тогда надо разделять людей не на праведников и грешников, а на господ и рабов. Так что, с какой стороны ни смотреть, дух отрицания и нигилизма отводит убийству почетное место.

Тема абсурда и тема бунта рассматривается Альбером Камю в его книге «Бунтующий человек». Человек есть носитель разума, - пишет Камю. Разум побуждает его ставить перед собой некие цели и пытаться их осуществить. Он побуждает его искать в мире логику и смысл. Пытаться понять мир. А мир, по большому счету, этим усилиям оказывается чужд. Человеку ни за что не свести реальность к его собственному мышлению, всегда остается зазор, несоответствие. Мир иррационален.

«Для чего? и «почему?» - это человеческие вопросы, с которыми он подходит к миру, но в мире вне человека нет цели и смысла. Живя, он создает их себе сам, но самая большая бессмыслица состоит в том, что человек смертен, и смерть сводит на «нет» любые проекты бытия.

И это несоответствие человеческого ожидания цели и смысла – бессмысленности мира Камю и называет «абсурдом»: «Сам по себе мир просто неразумен, и это все, что о нем можно сказать. Абсурдно столкновение между иррациональностью и исступленным желанием ясности, зов которого отдается в самых глубинах человеческой души ».

Камю рассматривает проблему самоубийства как основную философскую проблему. Человек, кончающий с собой, делает это не под влиянием аффекта (какое-то сильное переживание может, разве что, послужить «последней каплей»), своим поступком он признает, что жизнь не стоила того, чтобы ее прожить, что человеческое существование бессмысленно.

Самоубийца понимает абсурдность человеческого существования и смиряется с ней. Он говорит, «да, жить не стоило», и снимает абсурд, устраняя свое собственное существование. Самоубийца признает свое поражение.

Позиции самоубийцы Камю противопоставляет бунт . «Бунтующий человек» Камю тоже знает, что мир иррационален, а его существование абсурдно (его разум достаточно пробудился, чтобы сознавать это, он не живет по привычке; и он не пытается снять этот абсурд каким-либо воображаемым образом). Но он не соглашается с абсурдом.

Бунт, о котором говорит Камю, означает жизнь с сознанием абсурда (вопиющего несоответствия претензии моего разума на смысл и бессмысленности самой реальности). Жить и суметь радоваться жизни, не смотря на абсурд, с которым невозможно смириться. « Для человека без шор, - пишет Камю, - нет зрелища прекраснее, чем борьба интеллекта с превосходящей его реальностью ».

А. Камю, «Абсурдное рассуждение» (глава из книги «Бунтующий человек»).

_____________________________________________________________________________

Тема другого в экзистенциализме.

Экзистенциализм рассматривает человека (и мир человека) как основанные на нем самом. Исключая какие-либо заранее данные точки зрения (полагаемые как объективные, то есть абсолютные), он рассматривает человека, как субъекта, созидающего свой мир, изобретающего свой проект бытия.

И поэтому (в каком-то смысле) экзистенциалистский человек остается один, замкнутый в рамках своего мышления, своей конституирующей, осваивающей мир активности.

Ранее говорилось о том, что это одиночество экзистенциалистского человека не означает произвол, о том, как он своим разумом преодолевает это одиночество, выстраивая некую рациональную модель человечества, предполагающую свое добро и зло. Но только разумом.

Может ли человек вылезти из скорлупы своей собственной субъективности и прорваться, собственно, к другому? Наиболее очевидный ответ: нет, не может.

Но при всем при этом, Сартр отмечает, что другой играет нередуцируемую роль в созидании мной себя как телесного существа, фактически пребывающего в мире. Чтобы конституировать себя, мне нужен взгляд другого .

Моя модель мира, как я ее созидаю в качестве субъекта, предполагает меня, увиденного со стороны. В отсутствии абсолютной точки зрения (Бог, как было сказано, отсутствует), другой знает, кто я такой. Другой хранит тайну того, кто я есть на самом деле. Чтобы я действительно был, другой должен подтвердить мое существование.

И в то же время я сознаю, что, точно так же, как другой дан мне в первую очередь как некое тело (вещь, объект), которое может мне угрожать мне или мешать, которое я могу так или иначе использовать, точно так же и я (в первую очередь) дан другому.

Поэтому люди стесняются. Человек чувствует себя обнаженным и беззащитным перед взглядом другого человека, потому что понимает, что другой может и не признать за ним того безусловного и непреходящего значения, которое он предполагает за собой.

Ты можешь остаться для него всего лишь вещью, средством, в то время как тебе бы хотелось, чтобы другой признал твое нередуцируемое значение. В этом, пишет Сартр, - смысл любви (как одного из проектов человеческого существования): тебе нужно, чтобы другой тебя полюбил, признал как центр и высшую ценность универсума. Любить – означает хотеть, чтобы тебя любили (в этом – парадокс и противоречие). /Ведь любящий, желая «влюбить» в себя другого, сам не предполагает в него влюбляться и становиться частью его проекта/.

При этом сам любящий пускается на авантюру: он пытается соблазнить, он рискует стать для другого объектом (объектом любования), чтобы тот, возможно, признал за ним значение центрального, конституирующего мир субъекта. Любящий хочет стать для любимого божеством, дарящим ему его мир, в этом акте одаривания он обрел бы себя.

Любящему нужно, чтобы любимый сделал это добровольно, а в то же время не совсем добровольно. Он желает быть выбранным, и, в то же время, с необходимостью и безусловно выбранным. Ведь «ключик» от его собственного существования лежит у другого. Если тот передумает, - он исчезнет. /Ему нужно добровольно привязать к себе любимого так, чтобы тот уже не изменил своего решения/.

Это невозможно? Да. В этом смысле проект под названием «любовь» всегда не удается. Потому, что, что даже если сейчас другой признает за мной это центральное значение, то в будущем он может передумать. Он свободен (а если бы его выбор не был бы свободным, он не имел бы никакой учреждающей ценности).

То есть с помощью проекта «любовь» человеку не удается окончательно утвердить (оградить от всех мирских, случайных обстоятельств) истину своего существования. Однако не стоит обманываться по поводу того, как Сартр относится к этой «провальности». Стоит учитывать, что экзистенциалист Сартр обращается с противоречиями не как Гегель (это у Гегеля все противоречия должны сниматься), а как Кьеркегор: если бы мы проследили дальнейшую логику «Бытия и ничто», то увидели бы, что человеческое существование описывается им как тянущееся от одного неснимаемого противоречия к другому.

Этой теме посвящении третья часть «Бытия и ничто» Сартра (часть называется «Для другого»).

«…мы, в самом деле, приписываем телу-для-другого столько же реальности, что и телу-для-нас. Точнее, тело-для-другого и есть тело-для-нас, но непостижимое и отчужденное. Оно является нам тогда, когда другой совершает для нас функцию, к которой мы не способны и которая, однако, лежит на нашей обязанности: видеть себя такими, каковы мы есть». Ж. П. Сартр, «Бытие и ничто», часть 3, «Третье онтологическое измерение тела».

«Таким образом, нам представляется, что любить - это в своей сущности проект заставить полюбить себя. Отсюда и новое противоречие, и новый конфликт; каждый из любящих полностью пленен другим, поскольку он хочет заставить любить себя за исключением всех остальных; но в то же время каждый требует от другого любви, которая вовсе не сводится к "проекту быть любимым … Требуемая таким образом от другого любовь не может ничего требовать; она является чистой вовлеченностью без взаимности. Но как раз эта любовь не могла бы существовать иначе как в качестве требования любящего…» Ж. П. Сартр. «Бытие и ничто», часть 3, «Первая установка по отношению к другому: любовь, язык, мазохизм».

____________________________________________________________________________